Шторм бюджетных расходов поддерживает текущее положение вещей, но он не способен устранить хронические проблемы российской экономики, которая уже разворачивается к труднообратимой деградации, сообщает exclusive.kz.
Фото:pixabay.com
Российская экономика не перестает удивлять с самого начала вторжения в Украину. Ей предрекали двузначный спад, но вместо этого она до сих пор растет темпами, которым могут позавидовать и развитые, и развивающиеся страны (на 4% в текущем году). Цифры роста ВВП, доходы населения и низкая безработица – главные карты Владимира Путина. Ими он козыряет перед Западом, утверждая, что санкции не работают. И перед партнерами из азиатских и африканских стран, демонстрируя, что российская экономическая политика верная, а модель – устойчивая.
Однако на деле эта устойчивость иллюзорна. Последние два года экономика России была марафонцем на бюджетных стероидах, но их действие подходит к концу. Темпы роста замедляются, экономика остывает, а вместе с этим рушатся аргументы о «неуязвимости» российской модели и ее воспроизводимости.
Пар ушел в свисток
Главным топливом экономического роста России стал резкий рост расходов бюджета и субсидируемых программ кредитования. Совокупный размер фискального импульса в 2022–2024 годах превысил 10% ВВП, а портфель льготных кредитов в банковской системе – больше 15 трлн руб. ($150 млрд).
Сверхвысокие траты привели к тому, что военная промышленность стала локомотивом экономического роста. Но экономика выдыхается: в третьем квартале рост ВВП замедлился до 3,1% с 4,1% кварталом ранее. Отрасли, связанные с военным производством, пока показывают рост, но его темпы значительно ниже прошлогодних.
Сырьевые отрасли тоже замедляются из-за снижения цен на углеводороды и сделки ОПЕК+. Снижаются показатели в сельском хозяйстве. По-прежнему растет розничная торговля, которую подталкивают траты населения. Впрочем, опросы фиксируют замедление деловой активности и увеличение инфляционных ожиданий у бизнеса и потребителей.
Промышленность, включая военную, уперлась в потолок и по производственным мощностям, которые загружены на 81%, и по трудовым ресурсам: 73% предприятий жалуются на нехватку кадров, в экономике практически полная занятость – безработица 2,3%. Потребность в работниках даже близкие к властям эксперты оценивают в 1,6 млн человек.
Это означает, что внутреннее производство не может удовлетворить спрос, подогреваемый тратами бюджета и населения. Соответственно, растет спрос на импорт и, как следствие, на валюту, что ослабляет курс и поднимает цены.
Бизнес чувствует себя не очень. Из-за снижения мировых цен на уголь и металлы, а также санкций против российских компаний в угольной отрасли впервые с 2020 года за январь – август зафиксированы реальные убытки. В отрасли занято 650 тысяч человек, раскиданных по 31 моногороду, – то есть остановка предприятия приведет к остановке жизни населенного пункта, кандидата на господдержку.
Но за господдержкой уже толпятся другие: автопром, непродуктовый ритейл, жилищное строительство. Ресурсов всех поддерживать практически нет – нефтегазовые доходы казны стагнируют из-за невысоких цен на нефть и энергетических санкций. Пока поступления от налогов компенсируют спад доходов от углеводородов, но все направляется на текущие расходы. Излишков не предвидится, а ликвидных активов Фонда национального благосостояния, без учета золота и ценных бумаг, к началу ноября осталось примерно на $31 млрд – это небольшая величина, которая примерно равна величине ФНБ в момент его создания в 2008 году. На всех явно не хватит.
Низкая безработица провоцирует рост зарплат темпами, опережающими инфляцию, что снижает рентабельность бизнеса. Быстрее всего зарплаты растут в промышленных регионах. Неравномерность роста зарплат увеличивает межрегиональное неравенство, которое было проблемой еще до войны.
Тем не менее высокие зарплаты не приводят к насыщению предприятий кадрами, свободных людей в экономике просто нет. В сегменте неквалифицированного труда проблему могли бы решить через приток мигрантов из Центральной Азии, но в России вспышка ксенофобии, в том числе на законодательном уровне.
В части квалифицированного труда импорт рабочей силы в принципе не может полностью компенсировать нынешний дефицит кадров, потому что в тех же Таджикистане и Узбекистане просто нет столько квалифицированных специалистов. В том числе потому, что российский бизнес слишком долго относился к СНГ как к неисчерпаемому источнику дешевой рабочей силы и не вкладывался ни в обучение, ни в повышение квалификации.
Пушки вместо всего
В 2025 году Кремль продолжает ставить на войну, хотя она вытягивает все больше ресурсов. Как и в предыдущие два года, финансирование воюющей армии – главная статья расходов федерального бюджета. Но в 2025 году на это пойдут практически все дополнительные доходы казны – в ущерб остальным сферам. Только прямые расходы на национальную оборону и безопасность превысят 8% ВВП и 40% от общих расходов федерального бюджета – рекорд с советских времен.
Существенная часть военных расходов – выплаты контрактникам. Потребности армии оцениваются в 20–30 тысяч новобранцев ежемесячно, а люди идут служить в основном за деньги. Среднероссийская единовременная выплата с учетом региональных надбавок выросла до 1 119 000 рублей ($10 500), а предполагаемый средний годовой доход контрактника – с 3,5 млн рублей ($32 000) до 5,5 млн ($55 000) в зависимости от региона и подразделения.
В регионы Кремль спускает квоты на вербовку мужчин в армию, и единовременная выплата ложится тяжелым бременем на региональные бюджеты. Субъекты федерации конкурируют за людей между собой и деньгами переманивают мужчин, чтобы закрыть квоту своего региона. Рост выплат показывает, что поток желающих заканчивается. Новобранцев теперь заманивают списанием задолженности по кредитам, льготами при поступлении в вуз и доступом к качественной медицине для их родственников.
Прямые траты федерального бюджета только на новых рекрутов можно оценить в 1,6–2,4 трлн руб. ($ 16–25 млрд) в год. Дополнительные расходы – выплаты раненым и семьям погибших – достоверно подсчитать невозможно из-за закрытой статистики.
Гигантские выплаты контрактникам и гонка зарплат в остальной экономике создали интересный парадокс. Внутреннее неравенство, прежде всего по доходам, увеличивается, но в то же время люди считают, что сейчас стало лучше жить. Субъективное ощущение более справедливого распределения доходов растет. Кроме того, более 40% россиян заявляют, что им не нужны свободы и права человека, а человеческое «достоинство» напрямую зависит от размера государственных зарплат или пенсий.
Не исключено, что это временный эффект, сохраняющийся лишь до тех пор, пока доходы тех, кого можно назвать бенефициарами войны, не съест инфляция. Но если нет, то создается фатальная для политического будущего формула: война и путинское правление будут прочно ассоциироваться с ростом благосостояния и экономическим подъемом страны. А ее окончание и экономическая трансформация – с упадком и унижением миллионов семей.
Авторитарный дивиденд
Рыночная структура российской экономики постепенно теряет свою гибкость из-за войны и специфической системы принятия решений. Субсидируемая и, соответственно, менее чувствительная к ключевой ставке часть экономики разрастается. На льготные кредиты подсели не только ВПК и его смежники, но и агросектор с девелопментом.
Тем временем высокая ключевая ставка заметно сокращает прибыли бизнеса из-за роста процентных расходов. А у компаний с высокой долговой нагрузкой кратно вырос шанс обанкротиться. Кремль и правительство при этом все больше увлекаются дирижизмом в бюджетно-налоговой сфере.
Управленческие издержки при принятии решений в России крайне низкие. Без широкого обсуждения можно ввести дополнительные налоги на людей и на бизнес, и это не встретит никакого сопротивления: люди не выйдут на улицы, парламентарии в Госдуме проголосуют как надо. Можно разово забрать часть прибыли у крупных сырьевых компаний: в 2022 году это был «Газпром», в 2024-м – «Транснефть», а следом, вероятнее всего, поделиться попросят производителей удобрений, которые пока избегают санкций и работают на глобальных рынках. Консенсус даже среди экономического блока правительства по таким решениям не требуется: Путин решает за всех.
Но такая система управления имеет свою цену. Во-первых, расширяется зона нарушения обычных практик управления, появляется все больше чрезвычайных исключений. Решения принимаются ad hoc даже в тех областях, где этого не требуется и могли бы сработать институты. Во-вторых, преобладают решения, дающие краткосрочный эффект, вместо сложных и нацеленных на перспективу. В-третьих, нет системы обратной связи – информационная картина искажена даже у высшей бюрократии.
Эта система дополняется синтетической реальностью, которая создается вокруг санкций. Кремль старается изображать, что ничего не изменилось, а если и изменилось – то к лучшему. Но изменения есть. Простой пример: для защиты от санкций власти перестали публиковать самые разные данные – о внешней торговле, добыче и экспорте нефти, финансовом состоянии банковского и корпоративного сектора и многое другое. В результате объективная реальность, противоречащая картине business as usual, вымывается из справок и докладов, которые подчиненные пишут руководству, так как доступ к данным закрывается и для бюрократов, а не только для аналитиков.
Хрупкий баланс
Экономическое будущее России за горизонтом 2025 года начинает проступать все отчетливее. На первый взгляд, рост экономики и низкая безработица создают иллюзию устойчивости новой модели, но она уже сталкивается с тремя фундаментальными ограничениями: нет трудовых ресурсов, закончились производственные мощности и экспортные доходы стагнируют из-за санкций.
Шторм бюджетных расходов поддерживает текущее положение вещей, но он не способен устранить хронические проблемы российской экономики. Санкционный режим, даже частично смягченный благодаря Китаю, Индии и другим странам Азии, лишь укрепляет старые недуги. Связанные с ним транзакционные издержки ложатся тяжелым бременем на всю экономику.
С каждым месяцем напряжение усиливается. Кремль подходит к краю, где неизбежно меняется контракт власти с обществом. Гражданам уже предлагается мириться с ростом неравенства и снижением качества жизни в обмен на краткосрочную стабильность и символическую гордость за «страну-крепость».
Дальше обвального коллапса, как в 1990-х, вероятно, не будет – у власти есть ресурсы для поддержания минимального порядка и контроля. Но мы уже наблюдаем труднообратимый разворот к экономической деградации. Ставка на военный сектор и мобилизационную модель приведет к тому, что Россия застрянет в «ловушке застоя» с низкими темпами роста и хроническими внутренними дисбалансами.
Автор Александра Прокопенко
Источник exclusive.kz