Талантливый математик Эвард Торп сначала обыгрывал казино, а потом стал зарабатывать на бирже с помощью сложных алгоритмов и основал первый квантовый хедж-фонд.
Эдвард Торп убежден, что Уолл-стрит ничем не лучше казино. Не потому, что здесь играют в азартные игры, а потому, что здесь все устроено жульническим образом. «Невидимая рука превратилась в невидимый средний палец. Это контролируемый и манипулируемый рынок. Как сказал бы Дональд Трамп, «это сфальсифицировано».
Торп, бодрый 84-летний мужчина, как никто другой, имеет право на такое суждение. Этот математический гений, будучи докторантом Массачусетского технологического института, работал над тем, как выигрывать в блэкджек. В 1962 г. он опубликовал книгу «Победи дилера» со способом подсчета карт, который дает преимущество в игре, и прославился так, что казино запретили ему садиться за игровой стол. Торп утверждает, что в одном ему даже подмешивали наркотик в напитки. Многие заведения изменили правила, чтобы не дать игрокам использовать систему Торпа.
Затем он попытался обыграть рулетку, используя прибор, привязанный к ноге, – сейчас он называет его первым в мире носимым компьютером.
После этого был набег на Уолл-стрит, обогативший его на сотни миллионов долларов. Его Princeton Newport Partners, учрежденный в 1969 г., считается первым «квантовым» (использующим алгоритмы) хедж-фондом. За 18 лет он превратил $1,4 млн в $273 млрд, более чем в 2 раза обогнав рейтинг S&P 500 и только однажды показав убыток – квартальный. Понимание Торпом математики, ценообразования опционов и компьютеров дало ему огромное преимущество.
Его эскапады, равно как и способность зарабатывать деньги, сделали Торпа «крестным отцом» многих современных великих инвесторов. Его партнер по бриджу Уоррен Баффетт советовал инвесторам своего первого хедж-фонда обращаться к Торпу. Билл Гросс, основавший Pimco и сделавший этот фонд одним из крупнейших мировых игроков на рынке облигаций, проводил время за блэкджеком, а потом состоялся как инвестор, освоив книгу Торпа «Обогнать рынок», изданную в 1967 г. Один из самых дорогих управляющих хедж-фондами – Кен Гриффин в 1990 г. основал фонд Citadel, используя документацию Princeton Newport, которую передал ему Торп.
Это устрашающее резюме, и я нервничаю, отправляясь на встречу с Торпом в офис в современном районе города Ньюпорт-Бич к югу от Лос-Анджелеса. Но Торп, встречающий меня в спортивном костюме – он регулярно занимается спортом, – совсем не страшен. Высокому, с безукоризненной дизайнерской короткой стрижкой и не сходящей с лица озорной улыбкой – ему легко дать лет на 30 меньше.
Полюбовавшись великолепным видом на Тихий океан, мы спускаемся на первый этаж, и он приглашает меня на пассажирское сиденье его красной Tesla («У меня была Porsche, но эта куда лучше»). Это спокойная и тихая поездка вниз по шоссе до ресторана Ротшильдов Corona del Mar – семейного заведения, где рады визиту Торпа. А еще, замечает он, здесь не слишком дорого.
«Не слишком дорого» – ключ к пониманию Торпа, чей успех произрастает отчасти из привычек, приобретенных в детстве. Он рос в стесненных обстоятельствах: во время Великой депрессии и войны – сначала в Чикаго, а затем в Южной Калифорнии. Его родители работали, и ему приходилось заниматься самообразованием. И еще он научился не быть жадным.
Торп больше не играет в азартные игры: «Я наслаждался процессом постижения чего-то нового и новой средой. Как только это стало рутиной, я потерял интерес. Блэкджек не очень интересен, потому что ставки очень малы. Когда привык ставить на кон миллионы на рынке, рискнуть несколькими тысячами в блэкджек – это ерунда».
В наши дни управляющие фондами известны своим пристрастием к покеру. «Это потому, что [в этой игре] они могут соперничать друг с другом. Они обожают это делать», – иронизирует Торп.
Мы оба заказываем фирменные блюда: он – лосося, я по его рекомендации – меч-рыбу. К взаимному облегчению, мы обнаруживаем, что оба не пьем за обедом. Это открытие мы решаем обмыть содовой и чаем со льдом. Я прошу суп минестроне, Торп воздерживается от первого блюда – ему предстоит много говорить.
Отчего же он так негативно настроен к Уолл-стрит? Не повышая голоса, он зачитывает обвинительное заключение: «Рынок Адама Смита сильно отличается от наших рынков. Он представлял себе рынок со множеством покупателей и продавцов, где никто не пользуется доминирующим положением, не может навязывать товары рынку и где существует яростная конкуренция. На том рынке, с которым мы имеем дело, нет ничего подобного. Игроки настолько крупны, что держат в руках рычаги финансовой политики». По его словам, на Уолл-стрит до сих пор полно «схем Понци» и речь не только о Бернарде Мэдоффе, чье грандиозное мошенничество Торп, как он утверждает, заметил больше чем за 10 лет до краха аферы. В 1991 г. Торп провел нечто вроде due diligence для консалтинговой компании, попросившей его проверить свои инвестиции в хедж-фонды, и прибыль Мэдоффа «выглядела слишком хорошо, чтобы быть правдой».
Он попробовал проверить сделки, о которых сообщал Мэдофф, по официальным отчетам. Половина из них не могла быть заключена: оборот по указанным позициям в дни, когда Мэдофф якобы торговал, оказался нулевым. «Зная, что половина сделок вымышленные, довольно сложно поверить, что другая половина реальная».
Более детальная проверка показала, что в половине из оставшихся сделок «только у моего клиента обороты значились больше, чем у всей биржи. Это было стопроцентное доказательство. Не нужно знать ни финансовую теорию, ничего. Это как если бы у меня была видеозапись, как он нажимает на спусковой крючок».
Но никто ничего не предпринял. «Я ждал год за годом, когда же все это взорвется. Одной из причин, почему этого не произошло, было то, что Мэдофф был опорой истеблишмента. Все эти люди отдавали ему деньги, начисляя вознаграждение. Он не назначал себе гонорара, что тоже очень и очень подозрительно».
Что касается хедж-фондов, то, говорит он, они стали «вполне сформировавшимся классом активов и их доходность, скорректированная с учетом рисков, опустилась ниже уровня доходности у других классов активов». Сейчас слишком многие используют метод алгоритмов, так что торговля уже не столь прибыльна, как раньше.
За 10 лет, прошедших с финансового кризиса, у меня было немало бесед вроде этой. Так что, когда мы начинаем уплетать рыбу, с любовью завернутую в домашнюю пасту, я интересуюсь: и что же он предлагает нам делать? «Банкам, слишком большим, чтобы рухнуть, надо было дать рухнуть. Их акционеры должны были заплатить за все. Большие компании должны были пройти через организованное банкротство. Почему мы не могли допустить краха банков? Потому что они крайне влиятельны. Они могут убедить правительство не доводить дело до банкротства».
Он также считает, что спекулятивные подразделения банков должны быть закрыты. По сути, он предлагает вернуться к закону Гласса – Стиголла времен Великой депрессии, который в 1999 г. отменил президент Клинтон (что сопровождалось бурными дискуссиями). У новоизбранного президента Трампа – а мы обедали как раз в первый день его пребывания на посту – одним из пунктов программы как раз числится возвращение этого закона. Но сейчас он, кажется, более склонен к дерегулированию. Торп вздрагивает при упоминании фамилии Трампа, объясняя, что он относится к нему так плохо, насколько это вообще возможно.
Мне нужно спросить Торпа о самом неловком моменте в его собственной профессиональной карьере. В 1987 г. офис его хедж-фонда в Нью-Джерси навестили правительственные агенты, работающие на тогдашнего окружного прокурора Нью-Йорка Рудольфа Джулиани. Они вели расследование в отношении Майкла Милкена, короля «мусорных облигаций», и Джулиани искал любую возможность, чтобы подкопаться под него. Торпа, живущего в Южной Калифорнии, никогда не обвиняли и не упоминали в этом деле, но некоторые из его коллег в Нью-Джерси потратили долгие годы на судебные разбирательства, прежде чем доказали свою невиновность. Торп же не стал бороться, а решил закрыть Princeton Newport Partners.
К Милкену, который открыл доступ к финансированию на рынке облигаций множеству мелких компаний, Торп относится с симпатией: «Преступление Милкена было гораздо больше, нежели деяния любого другого человека с Уолл-стрит: он провинился тем, что начал процесс ниспровержения старых элит и заката компаний, ими возглавляемых. Его необходимо было остановить. И, к сожалению, он дал им некоторые поводы».
Но Торп не поддается на мою провокацию покритиковать Джулиани: «Я не знаю, как построить идеальную систему. Во-первых, существует ли она вообще? Во-вторых, возможно ли с политической точки зрения ее достичь? Я не уверен в первом, а второе уж точно отрицаю, потому как облеченные властью люди не желают, чтобы это произошло».
К этому моменту мы оба расправились с рыбой (действительно великолепной) и приступили к послеобеденному кофе. Я расспрашиваю об их с Клодом Шенноном (математик, инженер и криптоаналитик, разработчик теории информации, считается одним из творцов информационной эпохи. – «Ведомости») идее 1960-х создать компьютер, помогающий выигрывать в рулетку.
Торп обратился к Шеннону за советом, когда писал труд об игре в блэкджек. Шеннон поинтересовался, есть ли у молодого человека другие замыслы, и его увлекла идея Торпа про рулетку. В полной недоделанных хитроумных изобретений лаборатории Шеннона начались эксперименты – с огнями стробоскопов и наклоненных под разными углами колес рулетки.
Идея, рассказывает Торп, состояла в том, чтобы нажимать пальцем ноги кнопку гаджета, когда шарик вращается по верхней, неподвижной части рулетки (над «ротором» – вращающейся частью). Повторное нажатие позволяло оценить его скорость и степень замедления. Я понимаю, как можно предсказать этим точку, где шарик коснется ротора. Но как быть с другой проблемой – в каком положении окажется колесо рулетки? Оно же вращается в противоположном направлении. Ты можешь знать, где упадет шарик, но это ничего не даст, если не знаешь, какое под ним окажется число.
Торп объясняет, водя пальцем по кофейному блюдцу. На рулетке есть один (а в США – два) карман зеленого цвета. Это дает казино преимущество – если шарик попадает в этот карман, все игроки проигрывают. Но им с Шенноном это позволило взломать игру.
Нажимая на кнопку гаджета, когда зеленое поле оказывается в определенной позиции, они смогли (запрограммировав привязанный к ноге компьютер) понять, куда упадет шарик и примерно какое число будет под ним в этот момент. Точно предсказать невозможно, но они смогли добиться шести верных цифр – достаточно хорошо, чтобы получить сокрушительное преимущество перед казино.
Система работала, но у ее «железа» был фатальный недостаток – для вывода информации нужны наушники. Они купили самый тонкий из имеющихся проводов и, чтобы прятать его, отрастили волосы, но проводок часто приходил в негодность, так что ему нельзя было доверять. В наши дни приятели использовали бы гарнитуру Bluetooth.
Детство Торпа, которое он трогательно описал в вышедшей в январе этого года автобиографии A Man for All Markets, было полно домашними экспериментами. Ему нравилось мастерить всякие взрывающиеся штуки, и он построил целую серию взрывных устройств. В школе и университете он специализировался на физике и химии. В Шенноне он нашел еще одного школьника-переростка, математического гения. Так почему же в конце концов Торп стал финансистом? Почему он не инженер Кремниевой долины?
Он усмехается: «В каждой индустрии наступает свое время, когда что-то готово произойти. Если вы в нужном месте в нужное время, гораздо выше шансы, что вы окажетесь вовлеченным». Его машина для игры в рулетку сделана более чем за 10 лет до первого компьютера Apple и за четыре десятка лет до iPod, но для носимого компьютера не пришло время.
Вместо этого Торп заставил работать в инвестиционной сфере идеи, разработанные для блэкджека. Он использовал сложные математические выкладки для стратегий, в основу которых легла массовая скупка акций, и шансы были в его пользу, так же как при подсчете карт. Превратив инвестиции в математическую задачу, Торп решил ее и запрограммировал компьютеры так, чтобы они помогали ему торговать на бирже.
Почему же ему удалось заработать на этом так много денег, а другим – нет? «Люди не являются хорошими устройствами для обработки информации. Особенно в коллективе.
Доказательство – недавняя политическая кампания в Америке. Их легко обмануть фейковыми новостями». И тут есть еще один важный момент, замечает Торп: «Мне сослужило отличную службу экстраординарное чутье на брехню».
Торп говорит, что каждый раз, слыша удивительные данные, он старается их проверить. Пока мы пьем кофе, я успеваю быстро стенографировать. Он заинтригован. Как быстро вы можете записывать этим способом? Я говорю, что преодолел отметку в 120 слов в минуту. «Люди же говорят около 80 слов в минуту – верно?» Нет, отвечаю я, как правило, они говорят куда быстрее, более 150, но тенденция взвешивать свои слова в разговоре с журналистом спасает нас. Глаза Торпа сужаются, когда он прислушивается, как говорят за соседними столиками. «На самом деле есть способ, как я могу проверить это. Я записал аудиокнигу. Так что я могу послушать и посчитать...»
Пока он подсчитывает, с какой скоростью общаются люди, я говорю ему, что наши читатели хотели бы от него какой-нибудь совет по инвестициям. Можно по примеру его друга Баффетта провести оценочное инвестирование, за которое ратует теоретик инвестиций Бенджамин Грэм: найти недооцененные компании, анализируя отчеты?
Торп отнекивается – мол, его никогда это не привлекало. «Я бы оценил подход Бена Грэма как дело на всю жизнь. Я бы тогда не смог делать ничего другого. Уоррен продемонстрировал это. Он чемпион чемпионов. Но имей я возможность вернуться назад и торговать вместе с Уорреном, поступил бы я так? Нет. Ходить по компаниям – это не то, чем мне хочется заниматься. Я даже не думал о финансах, пока мне не стукнуло 32». Баффетт торговал ценными бумагами с 11 лет.
Совет Торпа: «Если вы не собираетесь быть профессиональным инвестором, просто инвестируйте в индекс». Торп быстро проводит в уме вычисления и объявляет: в совокупности те, кто хотят обыграть рынок, ежегодно зарабатывают на 2% меньше (с учетом уплаты комиссий), чем те, кто просто инвестирует в индексный фонд. Это означает: «Если вы инвестируете в индекс, то за 35-летний период вы заработаете вдвое больше, чем в среднем получит тот, кто этого не делает». А тем временем вы можете заниматься тем, что реально для вас важно.
Поэтому он не пытался сохранить свой хедж-фонд: «Я понял, что Princeton заберет всю мою жизнь. Я бы всю жизнь копил деньги». Секрет Торпа том, чтобы понять: уже хватит.
Вместо этого они с Вивиан, на которой он женат более полувека, путешествовали по миру и наслаждались общением с внуками. Среди них тройняшки, которые сейчас учатся в MIT. В своей последней книге (работа над ней растянулась надолго из-за болезни Вивиан: год борьбы с раком мозга на последней стадии) Торп описывает жизнь как приключение и заканчивает ее советом блюсти баланс между жизнью и работой.
Приключение продолжается. После того как я оплачиваю счет – вполне оправданные $80 – и мы отправляется обратно на побережье, на котором стоит Ньюпорт-Бич, Торп рассказывает мне о последнем хобби. Он увлекся плаванием с аквалангом с новой подружкой, молекулярным биологом. Мальдивы великолепны. А что до будущего, то после смерти его тело будет заморожено. «Я чувствую, что мне нужно внести больший вклад в науку, сделать больше вещей и насладиться жизнью больше, чем позволяет обычный жизненный срок». Свои шансы на воскрешение Торп оценивает примерно в 2%.
Источник: Ведомости